Режиссер фильма "Два дня" Дуня Смирнова о своей картине

Интервью с открытия "Кинотавра"!

Лента "Два дня" Дуни Смирновой открывала 1 сентября "Кинотавр". В картине речь идет о чиновнике, который хочет построить на территории музея собственную резиденцию. Но Маша, литературовед, работающий в музее, в корне меняет его отношение к происходящему. В фильме снялись Ксения Раппопорт, Фёдор Бондарчук и Ирина Розанова. Кинопоиску удалось пообщаться с режиссером и расспросить о новом фильме:

— На пресс-конференции вы упомянули, будто все, что мы видим в кадре, — это декорации. Почему приняли решение строить декорации, а не снимать в настоящем музее?

— В картине фигурирует, что года четыре назад Министерство экономики и развития запретило музеям всю непрофильную деятельность, и в экспозиции снимать нельзя. Мебель из фондов брать нельзя. Это запрещено законом. Поэтому пришлось все строить. Нам очень повезло, что в Абрамцево в этот момент шла реставрация в трех залах, и нас туда пустили, чтобы мы там сделали что-то свое. А так я не знаю, где бы мы снимали. А потом представьте себе: у вас в экспозиции стоит мебель, которая еле-еле отреставрирована. Это означает, что актер не может ни сесть на кресло, ни встать… И так далее, и тому подобное. Это просто нереально.

— Вы еще говорили, что также снимали в усадьбе Тургенева, в Спасском-Лутовиново. Там тоже, значит, все построено?

— Нас пустили во флигель, который в тот момент шел под реконструкцию. Нам очень важен был парк. И нам разрешили там построить. Там был художник Александр Артемович Адабашьян, он все и строил. Все построено.

— То есть там тоже было не развернуться?

— Я вам говорю: это запрещено законом. При этом нас, киношников, все время упрекают, что мы постоянно снимаем какие-то там стрелялки дешевые. Я бы с удовольствием экранизировала всю русскую классику. У меня только вопрос: где и на какие деньги? Построить Петербург, Москву или даже просто декорацию губернского города невозможно. У нас нет таких бюджетов. А в музеях снимать нельзя. Это абсолютно неправильно. Это очень сложный системный вопрос, который связан с тем, что у нас тотальное недофинансирование культуры. Культуры в целом. Это касается не только кино, не только музеев. Дело не в том, что, мол, «пустите нас, киношников, в музей». Музеям тоже несладко живется.

— У вас ведь фильм как раз начинается с того, что группа киношников приезжает снимать картину в музей-усадьбу. И героиня Ксении Раппопорт очень отрицательно к этому относится. А как вы сами относитесь к биографическим экранизациям?

— Я к биографическим картинам отношусь хорошо. Но дело в том, что действительно музейщики, поскольку они существуют в экстремальных условиях абсолютной нищеты, страшно боятся, что «налетит эта саранча киношная и все им тут вытопчет, разрушит». Когда мы приехали в Спасское-Лутовиново на выбор натуры по «Отцам и детям», нас туда не хотели пускать категорически. В итоге мы сняли там картину, и нас, наоборот, не хотели отпускать. Мы до сих пор дружим с этим музеем, с его директором Николаем Ильичом Левиным. И с праздниками друг друга поздравляем. Но это благодаря тому, что у нас была действительно замечательная группа, высокопрофессиональная, которая тряслась над каждой травинкой. Но в принципе сам этот конфликт естественен. Потому что их цель — сохранить в первозданном виде, а наша цель — переделать, передекорировать, приспособить под наши нужды.

— Но в фильме-то конфликт изначальный был из-за трактовки биографии…

— Из-за трактовки тоже. Потому что для всех хранителей — это относится не только к музейщикам, но и к литературоведам — то, чем они ведают, составляет суть жизни, и они страшно болезненно относятся к тому, что легкомысленные и необразованные киношники обращаются с этим, по их мнению, варварски. Но если бы киношники рассуждали как музейщики, то никаких экранизаций и биографий у нас бы просто не было.

— У вас в фильме показано два вида музейщиков. Героиня Ксении, которая дает яростный отпор герою Бондарчука, независимая и гордая. И вторая категория — более мягкотелые люди, которые пытаются приспособиться к сложившимся обстоятельствам. На ваш взгляд, какой из этих вариантов может помочь ситуации?

— Я считаю, что тот вариант, который выбирает героиня Ксении.

— То есть идти напролом?

— Да, идти на конфликт. Я считаю, что так. Конечно, все равно всем приходится идти на компромисс. Но власть реагирует только на громкие сигналы. Тихих они не слышат. Поэтому в принципе тактика Марии Ильиничны верная.

— Вы говорили, что знакомы с миром музейщиков. Вы встречали таких бунтовщиков в жизни?

— Конечно. Я вам могу сказать это и про Левина, директора Спасского-Лутовиново, от энергии которого может работать несколько электростанций, и про Владимира Ильича Толстого, директора Ясной Поляны, мощного, энергичного хозяина, праправнука писателя. И вообще про всех директоров музеев. А что вы думаете, Пиотровский другой? Они могут тянуть... Все держится на директорах. У меня был такой опыт наблюдения как раз на «Отцах и детях». Два музея-усадьбы в двух соседних областях. С расстоянием друг от друга в двести километров. И один будет цветущим, вылизанным. А второй будет в упадке, с неверной экспозицией и так далее. Все определяет личность директора. Директора музеев в России — это абсолютно героические люди. Те из них, кто настоящие директора.

— Многие отмечают, что Федор Бондарчук открылся в фильме с новой стороны как актер. И сам он сказал на пресс-конференции, что давно так не работал с режиссером. Можете рассказать, что он имел в виду?

— Мы оказались на одной волне, притом что до этой картины мы были знакомы, но не дружили. А сейчас мы просто стали близкими друзьями. Федор, на мой взгляд, абсолютно выдающийся артист. Работать с ним — это абсолютное, стопроцентное наслаждение. У нас с ним были, скорее, более привычные для театра репетиции. Мы простроили с ним всю биографию этого героя, начиная лет с 12–13 и еще далеко после всей этой истории. Мы это разбирали, придумывали. То есть мы знаем, что было с этим человеком до и что с ним будет после. И точно так же мы работали с Ксенией. Но с Ксенией я ни секунды не сомневалась, потому что она блестящая театральная актриса с великолепной школой. А с Федором я не ожидала, что будет так легко и интересно. Он невероятно отзывчиво идет туда, куда его зовет режиссер. Он может так, может эдак. Он с удовольствием пробует варианты. Ему самому интересно репетировать. Это Федор, который не может спокойно усидеть на месте больше полутора минут, сидел со мной и репетировал по 4–5 часов, отключив оба телефона. Когда я это рассказываю людям, которые хорошо знают Федора, они смотрят на меня с выпученными глазами. Но это чистая правда.

— И чем закончилась история его персонажа?

— Ну, это наше с ним дело. Я не считаю нужным говорить об этом зрителю.

— А продолжение не планируете?

— Зачем?

— Открытый финал решили оставить до конца?

— Мы все знаем, втроем — Федор, Ксюша и я. А зритель пусть решает сам. Кто как решит, так тому и быть. Я очень хочу поработать с Федором и Ксенией на других картинах, потому что я их обожаю.

— А в планах что-то есть уже сейчас?

— Да планов-то полно. Вопрос в деньгах, а не в планах.

— Вы упоминали, что убрали из фильма много отснятого материала, линию с заводом, например. Но ведь это очень трудно, когда долго работаешь над чем-то, понять, что лишнее, а что — нет. Замыливается взгляд. Как вам удалось это сделать, расстаться с какими-то сценами?

— Это всегда трудно, это процесс монтажа. Важно показывать материал тем людям, мнение которых тебе интересно и важно. С другой стороны, надо делать какие-то перерывы, чтобы как бы отодвинуться от всего этого. К сожалению, при нынешнем кинопроизводстве такая возможность существует крайне редко. И здесь я очень признательна и Федору, и Дишдишяну, что в какой-то момент он дал нам с Юлей Баталовой, режиссером монтажа, двухнедельную паузу. Потому что мы уже взмолились и сказали, что не соображаем ничего. Мы досокращались до того, что у нас картина длилась 1 час 15 минут. И когда они это увидели, то сказали: «Вы что? Вы совсем сдурели?» Я до сих пор считаю, что нужно было еще раз остановиться.

— Удлинить или сократить?

— Сократить. Мы с Юлей обе посмотрели фильм на премьере, и нам обеим некоторые вещи представляются лишними. Но это уже наш взгляд. К сожалению, ты должен сдавать картину, когда тебе велели. Хотя здесь продюсеры очень шли нам на встречу, это редко бывает.

— Ваша героиня, которая боится каких-либо чувств и всячески старается оградиться от мужчин, несмотря на это, достаточно быстро сближается с героем Федора. Это вам жанр надиктовал?

— Тут я с вами не соглашусь, потому что еще раньше, когда они идут в деревню относить ружье и когда он ее приглашает на обед, мы в общем понимаем, что эти люди очень нравятся друг другу. А когда он вытащил ее из-под завала, она заплакала, она пережила стресс. Она была не в том состоянии, чтобы выставить все свои защитные барьеры. А кроме того, зачем тянуть все это дальше. «Вот, она сопротивляется»… Зрителю уже и так все ясно. Зритель не идиот. Зритель на самом деле, на мой взгляд, с момента их конфликта, когда она ему хамит за столом, понимает, что между этими людьми что-то будет. Что между ними сыплются искры. Так и не надо считать зрителя дураком.

— А правда, что Федор сам просил вас снять его с Ксенией?

— Да, правда. Несколько лет назад он подошел ко мне и сказал: «Напиши для меня „любовь“ с Ксенией Раппопорт». И мне кажется, что интуиция его не подвела. Они очень интересная пара. Они очень разные, у них разный тип обаяния. И при этом они оба блестящие актеры, между ними возникает химия сразу же.

— Вы говорили, что не любите хеппи-энды…

— Терпеть не могу.

— Но ведь романтическая комедия как жанр предполагает счастливый финал…

— Я не люблю хеппи-энды в своих картинах. Для меня образец романтической комедии — «Четыре свадьбы и одни похороны». Я обожаю эту картину. Там хеппи-энд, но он очень тонко и толково сделан. Когда герой открывает героине дверь с фингалом под глазом, и они стоят под дождем мокрые, и все так нелепо — это очень хорошо сделано, на мой взгляд. И потом, знаете, мне хотелось сделать, с одной стороны, финал, от которого бы меня не тошнило, а с другой стороны, хотелось полностью соблюсти законы жанра. И притом что я сама люблю совершенно другое кино… Хотя я люблю любое хорошее кино. Но восхищаюсь как искусством я, конечно, другим кино. Я понимаю, что зритель (и я сама как зритель) очень часто ходит в кинотеатр с желанием просто выйти из него улыбаясь. И ничего постыдного в этом желании я не вижу. И дать зрителю такую возможность — это и интересно, и надо иногда делать.

— А на «Кинотавре» вы что-то для себя выделили из конкурсной программы? Что-то понравилось?

— Конечно. Я не все смотрела, но из того, что я видела, у меня вчера вот был абсолютно счастливый день. Потому что я посмотрела две разные, абсолютно замечательные картины. Я в восторге от картины Константина Буслова «Бабло», ну а Бакур Бакурадзе для меня, начиная еще с его картины «Москва», а потом и после «Шультеса»… Бакура я считаю режиссером номер один в России. Он очень большой художник, и я очень ждала эту картину и была очень счастлива ее увидеть.

— А какие-то еще картины ждете?

— В принципе я хотела посмотреть две картины. И я их вчера посмотрела. Мне было очень интересно, что снял Константин Буслов, а потом, я вам честно скажу, я совершенно доверяю вкусу Сергея Михайловича Сельянова. Обе картины продюсировал он. Я ни секунды не обманулась в своих ожиданиях. Мне кажется, что обе картины, абсолютно разные и никак между собой не связанные, — это большое событие. А что касается Буслова, для которого это дебют, я просто поздравляю наш кинематограф с тем, что в него пришел новый замечательный режиссер с абсолютно уверенной, крепкой рукой. С отличным вкусом. Там продумана режиссерски каждая сцена. В каждой сцене режиссер запаривался на тему того, чем он будет удивлять зрителя. Я ужасно радуюсь, когда смотрю чье-то хорошее кино. Чужая хорошая работа вдохновляет.