Правила жизни Арнольда Шварценеггера

"Несмотря на то, что я до сих пор говорю с легким акцентом, я сумел достигнуть всего."

Железный Арни, актер и политик Арнольд Шварценеггер рассказал для Esquire свои Правила жизни:

Иногда дети подходят ко мне и спрашивают: «Эй, Арни, ты бог?» Обычно я смеюсь и говорю: «Неплохая попытка, но поищите его в другом месте».

Когда я жил в Мюнхене, я вел ночной образ жизни. Все время проводил с теми, кто просыпался только в полночь — с проститутками, владельцами баров. Моя девчонка была стриптизершей. А вообще-то я был невинным мальчишкой из сонной деревни. Но в Мюнхене я взрослел быстро.

Я покуривал. Покуривал все.

Пока я жив, я не забуду тот день, когда я поднял свою руку и поклялся быть примерным гражданином. Знаете, как я был горд? Я был так горд, что повязал себе американский флаг на плечо и ходил с ним весь день.

Костлявый паренек из Австрии, который сумел вырасти, стать губернатором Калифорнии и который получил возможность говорить от имени президента — это и есть эмигрантская мечта.

Как-то очень давно я слушал речь Никсона. Он говорил о свободе предпринимательства, снижении налогов, укреплении армии. То, как он говорил, было для меня глотком свежего воздуха. Я спросил кого-то: «Из какой он партии?» И мне сказали: «Он республиканец». И я сказал: «Я буду республиканцем».

Людям всегда нужен кто-то, кто будет присматривать за ними. 95 процентов людей в мире нуждаются, чтобы кто-то говорил им, что делать и как себя вести.

Про Никсона болтали всякое. Например, говорили, что он пидор, и что у него не было никаких сексуальных контактов с женой на протяжении целых 15 лет. Поэтому, говорят, он и упивался властью. А у Гитлера вместо двух яиц было только одно — поэтому он и хотел завоевать весь мир.

Я всегда сходил с ума от могущественных людей — диктаторов и типа того. Я всегда поражался тем людям, которых помнят сотни лет спустя после их смерти. Я поражался таким, как Иисус — которых помнят тысячелетиями.

Здесь, в Америке все построено на деньгах. Спасибо тебе, Господи! Это всегда мне здорово помогало.

Победа не дает силу. Силу дает борьба. Если ты борешься и не сдаешься — это и есть сила.

В конце шестидесятых я был победителем. Я знал, что мое предназначение — это великие вещи. Я также знаю, что люди считают, будто бы даже думать так — это нескромно. Но «скромность» вообще не то слово, которое можно было когда-либо применить ко мне. И, надеюсь, оно никогда не станет таким.

Быть бодибилдером, мне кажется, это так же круто, как кончить — ну, когда у вас секс с девчонкой и вдруг вы кончаете. Так что вы должны понимать, на каком я небе. Я чувствовал себя так, как будто только что кончил, когда я ходил в качалку. Я чувствовал себя так, как будто только что кончил, когда я был дома. Я чувствал себя так, как будто только что кончил, когда я готовился к выступлению. Я чувствовал себя так, как будто только что кончил, когда я оказывался на сцене перед тысячами людей. Так что я кончал тогда сутки напролет.

Я знаю, что большинство атлетов и моделей в обществе считают просто ходячими безмозглыми телами.

Уникальность бодибилдинга заключается в том, что когда дело доходит до соревнований, ты оказываешься на сцене один. Нет травяного поля. Нет биты. Нет мяча. Нет коньков. Нет лыж. Во всех видах спорта используется хоть какое-то снаряжение. Например, футбольный мяч. Как только футбольный мяч вброшен на поле, глаз зрителя прикован к футбольному мячу. А когда бодибилдер стоит на сцене, там нет ничего. Только он сам. Один. Никаких тренеров. Ничего.

Не нужно беспокоиться, что будешь выглядеть, как пидор, если ты просто хочешь иметь красивое тело. Ведь пидоры сражаются с теми же стереотипами, с каким сражаются бодибилдеры. Люди ошибаются насчет нас так же, как ошибаются насчет них. А вообще мне насрать на пидоров.

Я хотел бы остеречь американцев от того, что они постоянно пытаются провести параллели между тем, что человек делает в своей обычной жизни и его сексуальным опытом. Если вы сжимаете в своей руке карандаш, то это, типа, фаллический символ и на самом-то деле вы хотите сжимать в руке эрегированный член. А футбольный тренер, якобы, вовсе не думает о том, чтобы быть хорошим футбольным тренером. А все, о чем он думает — это как бы хорошенько шлепнуть по ягодицам пару-тройку симпатичных футболистов. И, конечно же, он скрытый гомосексуалист. И так во всем и всегда, каждую гребаную минуту.

Член — это не мускул. Его не накачаешь, как плечи или грудь. Ты не сделаешь его больше, упражняясь с ним. Поверьте мне, уж это точно.

Нью-Йорком управляют психиатры. Вся Америка уверена, что у нее сексуальное расстройство той или иной степени. Так что все только и делают, что бегают к мозгоправам.

Иногда, когда ты видишь блондинку с охренительными сиськами и божественной жопой, ты думаешь: «Эй, она, должно быть, очень глупая, потому что кроме этого ей нечего предложить людям». В большинстве случаев это так. Но где-то есть такая, которая так же умна, как красива ее грудь; так же великодушна, как красиво ее лицо и так же великолепно устроена внутри, как великолепно устроено ее тело. И когда ты понимаешь, что такие люди есть, ты начинаешь просто сходить с ума.

Как-то раз я встретил женщину в свитере, на котором было написано Guess (англ. «угадай», фирменный знак одноименной компании, производящей одежду — Esquire). И я подумал: чего тут гадать? Проблемы с щитовидкой, наверное.

Америка меня усыновила. Всему, что у меня есть — карьере, успеху и семье — я обязан Америке.

Чуваки, которые владеют большинством недвижимости в Лос-Анджелесе — это европейцы. Это люди, которые приехали из всяких там Югославий с фигой в кармане и кукишем за пазухой. Один мой друг приехал из Чехословакии в 68 — сейчас у него особняк. А американцы продолжают сидеть на своих согретых и обеспеченных задницах и ждать чего-то. Европейцы голодные, потому что у них нет того, что есть у нас.

Поражение — это не вариант. Каждый должен идти к успеху.

Жить — это значит постоянно оставаться голодным. Смысл жизни состоит не в том, чтобы просто существовать и выживать, а в том, чтобы двигаться вперед, вверх, достигать и завоевывать.

Мне нравится красный цвет, потому что это цвет огня. А мне всегда казалось, что я живу в огне.

В каждом моем фильме есть одна вещь, в которую я влюблен — пистолет.

Мой друг Джеймс Камерон сделал вместе со мной три фильма — «Правдивая ложь», «Терминатор» и «Терминатор-2». Конечно, все это было в золотую пору кино — в эпоху низкобюджетного арт-хауса.

Вы можете кричать на меня, тащить меня на съемки в полночь, заставлять меня ждать часами, вы можете делать, что угодно — до тех пор, пока результат выглядит на экране идеально.

Я обожаю делать сиквелы.

Деньги не сделают тебя счастливым. Сейчас у меня 50 миллионов долларов, но я также счастлив, как был тогда, когда имел лишь 48.

Мне не нужны ничьи деньги. У меня их у самого хватает, и все решения я принимаю только во благо людей.

Политическая смелость — это не политическое самоубийство.

Глобальное потепление — это не землетрясение, это не одна из тех штук, когда вдруг все загрохотало и потемнело, и ты кричишь «Срань господня! Вот долбануло-то!» Глобальное потепление это та штука, которая ползет на нас медленно. Температура поднимается на полградуса, океан прибывает на полмиллиметра, тонкими ручьями подтаивают ледники. Все происходит очень медленно. А потом вдруг ты понимаешь, что уже слишком поздно, чтобы что-то с этим сделать.

Мои Хаммеры — это не просто Хаммеры. Я попросил парней из Дженерал Моторс пересадить один из них на водород. Это единственный во всем мире Хаммер с водородным двигателем. Другой Хаммер я заказал пересадить с дизеля на био-топливо. Но не стоит забывать, что я губернатор, и уже не могу сам водить машину. Меня возит дорожное подразделение калифорнийской полиции. Так что мои Хаммеры пылятся в гараже.

Как только мужчина начинает задумываться о своей слабости и о роли в обществе, он тут же начинает беспокоиться о том, что власть на планете прибрали к рукам женщины.

Есть те, кого заводит мое тело. Есть те, кого оно не заводит. Раньше я использовал свое тело, как естественный повод поговорить. Тот, кто идет с гепардом на поводке вниз по 42-ой улице тоже имеет естественный повод для разговора.

Мое тело — это как завтрак, обед или ужин. Я никогда не думаю об этом, я просто имею это.

Я больше не хочу быть супергероем. Не хочу быть рыцарем в сверкающих доспехах, про которого даже те, кто сидят на последнем ряду, могут сказать «Ага, этот чувак, блин, герой, он надерет всем задницы и спустит всех ублюдков в сортир». Все это работало в 80-е и ранние 90-е. Но сейчас это уже никуда не годится.

Мир изменился. Сегодня, когда ты путешествуешь по дальним странам, тебе не нужно бегать сломя голову в поисках спортзала — так, как это бывало раньше. Сейчас, когда ты спрашиваешь про спортзал, тебе говорят: «Сэр, в нашем отеле их несколько».

Ирак — это большая проблема сегодня.

Одной из моих обязанностей, как губернатора, является писать письма соболезнования семьям солдат, погибших в Ираке. Обычно я присутствую на похоронах погибших при исполнении пожарных, полицейских, сотрудников правоохранительных органов. Но я никогда не ходил на похороны погибшего солдата. Погибших солдат слишком много.

Меня никогда не искушал Сатана. У нет ничего такого, что он мог бы мне предложить. Я много думал об этом: все, что он может мне дать — это лишь временные удовольствия. С Сатаной всегда так.

Я верю в Бога. А, следовательно, я верю в противостоящую ему силу — в Дьявола. Мне кажется, мы должны верить и в добро, и в зло. Потому что в нас есть и то, и другое.

Когда я был мальчишкой, веры у меня было совсем немного. Моя мать таскала меня в церковь каждое воскресенье, а если я противился, то получал хорошую пощечину. Потом, когда я подрос и у меня появился шанс восстать — это было в 18 или в 19 — я принялся витать в облаках. Меня здорово перло — ведь я был чемпионом по бодибилдингу. Тогда я перестал ходить в церковь. Это казалось мне абсурдом. А потом, когда ты стареешь, а тем более когда у тебя появляются дети, вера постепенно возвращается к тебе. Тебе уже не нужен человек, который бы напоминал тебе что-то. Ты сам возвращаешься к тому, с чего начал. Ты вспоминаешь, чему тебя учили родители, и учишь тому же своих детей. Ты думаешь: «Сейчас это имеет смысл». Потом, конечно, твои дети тоже восстанут. А потом тоже вернутся к вере. Это круг, и по-другому быть не может.

Я надеюсь, что когда-нибудь смогу почувствовать то, что чувствовал президент Кеннеди, когда он стоял перед 50 тысячами, и все эти люди аплодировали и кричали, соглашаясь со всем, что он говорил.

Я никогда не жил для того, чтобы быть политиком. Я никогда не жил для того, чтобы быть губернатором Калифорнии.

Член у бодибилдера такого же размера, как и у всех.