Интервью: Мистер Бин Роуэн Эткинсон о своем новом Джонни Инглише

«Я из тех, для кого стакан всегда наполовину пуст»

Известный на весь мир Мистер Бин теперь появился на экранах в новом амплуа - Джонни Инглиша. О своем герое и рассказал Роуэн Эткинсон Кинопоиску:

— Вы, кажется, не первый раз в Москве?

— Да, я был здесь в январе 1991 года, как раз первая война в заливе вот-вот должна была начаться. Мы снимали один из рекламных роликов кредитной карты, в которых я играл неудачливого британского шпиона Ричарда Лейтона. Забавно, именно из этого персонажа и был придуман Джонни Инглиш. Первый ролик мы как раз снимали в Москве, на Красной площади. Было минус 13 градусов. Конечно, Россия очень изменилась с тех пор.

— В новом «Инглише» очень много боевых сцен. Многие трюки вы выполняли самостоятельно?

— Да. Конечно, не все, например, я очень плохо себя чувствую на высоте, поэтому те трюки, что на крыше в Гонконге, я бы не смог сделать сам, зато поездка на инвалидной коляске — это в целом моя работа. Было страшновато, но весело. Я не могу сказать, что много готовился к фильму, но впервые в жизни перед съемками у меня были боевые и фитнес-тренировки — раньше я ни разу их не проходил. И все равно я умудрился где-то на середине съемок, перед отъездом в Гонконг, потянуть мышцу на правой ноге, так что в некоторых сценах я даже вижу, что бегу как-то не так, слишком напряженно — это результат той самой травмы.

— Были какие-то другие трудности, связанные с экшн-сценами?

— Вообще очень сложно их утвердить: страховые компании, которые работают с киностудиями, просто не хотят, чтобы ты вообще делал что-либо даже отдаленно опасное. Особенно все, что связано с машинами и чем-то на колесах, а я-то как раз на колесах себя чувствую лучше всего. И в сцене с инвалидной коляской мне пришлось сначала говорить им: «Смотрите, сегодня я проеду небыстро, от сюда до сюда. А на следующий день быстрее — и заверну за угол». Так приходилось завоевывать их доверие, и они позволили мне выполнить большую часть сцен на коляске. И, кстати, хотя в машинах я чувствую себя очень уверенно, в коляске ехать было опасно: центр тяжести там выше, и хотя внизу есть приспособления для устойчивости, их недостаточно, чтобы спасти тебя, если коляска перевернется.

— Почему именно «Роллс-Ройс Фантом»? Это наверняка ваша идея, ведь вы любитель спортивных машин.

— Да, у меня у самого два «Фантома», и они мне очень нравятся, но я хотел снять в фильме именно «роллс-ройс» не потому, что мне дадут скидку на покупку следующего, нет. Просто это совершенно другой образ машины, и фирма сама с энтузиазмом откликнулась на предложение принять участие. Я даже удивился, ведь это серьезная компания, а такие обычно опасаются комедий: в подобном кино их продукция может выглядеть глупо. Но я их уверил, что с машиной такого не будет, она не является предметом шутки, хотя, конечно, вносит свой вклад в отдельные смешные сцены. А кроме того, крутая машина есть в каждом фильме про Бонда. И мне хотелось подчеркнуть зрелость Джонни Инглиша — он стал старше, и мне казалось, что ему нужна машина поспортивней. Легко заметить, что с автомобилем, да и с инвалидной коляской тоже, он справляется лучше всего.

— В машине множество приспособлений и гаджетов. Какой ваш любимый?

— О, мне бы хотелось иметь тот механизм, который меняет номера машины — помните, в фильме они меняются автоматически? Не знаю, как у вас, а у нас в Британии везде стоят камеры, которые фиксируют нарушение скоростного режима. Так что такая штука была бы очень кстати. Конечно, это было бы не очень законно, но очень удобно.

— С «роллс-ройсом» понятно. А идея того, что МИ-7 спонсируется фирмой Toshiba, была изначально заложена в сценарии, или это они к вам пришли с такой идеей?

— Нет-нет, это не от них исходило — идея моя. И знаете, мне кажется, мы не до конца ее довели в фильме. Мне просто давно нравилось, как звучит Toshiba British Intelligence, и я хотел это использовать. Это забавно, потому что выглядит абсолютно реальным, какие-то подобные сотрудничества действительно бывают. Если бы мне сказали, что Toshiba спонсирует британскую разведку, я бы вряд ли удивился. Мне вообще это слово нравится очень — Toshiba (произносит слово со смешной интонацией). Оно само по себе забавное. То есть это не они к нам пришли, а мы к ним. Ведь мы не могли использовать их название без их согласия. И переговоры тянулись месяцами, они никак не могли определиться, на руку ли им их упоминание, или они выглядят глупо. В итоге, кажется, никто никому даже не платил, решили, что никто ничего не теряет.

— Третью часть «Инглиша» уже планируете?

— Пока нет. Если она будет, то мы начнем думать об этом не раньше, чем года через два.

— А есть ли шанс снова увидеть вас в роли мистера Бина?

— Очень маловероятно, что я сыграю мистера Бина еще раз. Конечно, никогда не говори «никогда», но, я думаю, я уже староват для этой роли. Не физически — думаю, я вполне мог бы его сыграть, но для меня мистер Бин всегда был эдаким персонажем без возраста, он своего рода мультяшный персонаж. И как только он начинает выглядеть старше или человеком среднего возраста, мне кажется это неправильным.

— Но при этом в каждом вашем персонаже есть что-то от Бина.

— Да, в каждом есть что-то от меня — вот в чем проблема. Но это неизбежно: когда есть определенный стиль игры, то какие-то элементы будут в каждом персонаже. Так что мистер Бин, да, умрет вместе со мной, наверное. Особенно много его, конечно, в Джонни Инглише, потому что это визуальный образ, который уже является частью актерского стиля. Есть такой британский актер — Питер Селлерс. Он был мастер перевоплощения, потому что мог говорить совершенно разными голосами. Если у тебя нет возможностей изменить персонажа вербально, с помощью голоса, то персонаж будет все-таки одинаковым. По сути, в тебе визуально есть только один комедийный персонаж. У меня это мистер Бин, да и у Чарли Чаплина, у Бенни Хилла тоже один персонаж.

— Королева никогда не обижалась на ваши шутки? В новом фильме вы бьете ее по голове чайным подносом.

— Нет, королева — нет, она не беспокоится о таких вещах. Я уже больше тридцати лет шучу над королевской семьей. Могу сказать, что не в их стиле отвечать на эти шутки. Вообще о королеве уже было столько шуток, что у нее, думаю, уже выработался иммунитет. Хотя, конечно, наша шутка заходит довольно далеко. То есть это очень смешная сцена, но довольно жесткая. Мы могли бы сделать ее помягче, но тогда уже будет не так смешно. Конечно, нет цели никого оскорбить, мы просто используем ее образ, статус, чтобы подчеркнуть комичность момента.

— Вы играли и священников. За шутки над церковью не приходилось выслушивать нарекания?

— Нет, от самой церкви нет. Иногда я получаю письма от христиан, которых чем-то оскорбили мои скетчи. Пару лет назад я делал шоу на телевидении, и там была шутка о том, что Иисус был замечательным волшебником. Ну, знаете, превращение воды в вино... И тогда я получил достаточно писем. Но в целом их не так уж много.

— А какие-то табу все-таки в шутках есть?

— Нет, в теории предметом для шутки может быть что угодно. Другое дело — место и время. Если у шутки есть аудитория, которая ее поймет, то шутка стоит того. То есть подойдет даже годовщина 11 сентября — я знаю отличные шутки, которые рассказывали три дня спустя, все дело в том, что в день годовщины они неуместны, но три дня спустя находят свою аудиторию. Конечно, это трагедия, но без юмора ее сложно пережить, год за годом, десятилетие за десятилетием нести на себе этот груз просто невозможно. Понятно, такие шутки не будут на телевидении, но могут возникать в интернете, в пабе, в клубе — там, где найдут свою аудиторию.

— А как вы выбирали злодеев, с которыми боретесь в «Джонни Инглише»?

— О, знаете, у Джеймса Бонда каждый раз стоит эта проблема — кого сделать злодеем. Перед нами она тоже стояла. Изначально мы хотели, чтобы это были сами китайские политики, сторонники жесткого курса, которые хотели убрать слишком либерального и прозападного премьер-министра. Но мы также очень хотели, чтобы фильм вышел в Китае. А китайские власти известны отсутствием чувства юмора. Поэтому пришлось сюжет переделать, ведь такого понятия, как коррумпированный чиновник, в Китае не существует. И вот мы сделали фильм, думая, что ублажили китайцев, и оказывается, что они не хотят брать нашу картину. Их не устраивает сама идея угрозы жизни китайского премьера, они не могут такое показать в Китае.

— Вы являетесь одним из символов британской комедии. Кого из современных комиков вы любите?

— Мне нравится Саша Барон Коэн, его «Борат» и, кажется, «Бруно», да? Бруно местами, конечно, грубоват, но Борат был очень смешным. Мне нравится сериал «Ваша Бриташа». Мне нравится тот тип комедии, когда создается комический персонаж, и я не люблю стендап-комеди. То есть могу смотреть такие шоу и даже получать удовольствие, но гораздо большее удовольствие я получаю, когда актер играет персонажа, совершенно на него не похожего. Такого жанра — комедии персонажей, как я бы его назвал — в Британии сейчас гораздо меньше, чем, скажем, 30 лет назад. Сейчас гораздо больше стендап-комеди.

— А вы любите пересматривать фильмы со своим участием?

— Нет. Совсем нет. Но мне приходится, так как я участвую во всех стадиях монтажа. И после съемок приходится смотреть на себя еще неделями, месяцами. Но тут я так или иначе дохожу до стадии, когда уже не вижу себя, вижу только персонажа. Это уже не я. То есть, когда я говорю о себе на экране, я говорю в третьем лице: «Он входит в комнату». А не так, например: «Я вхожу в комнату». Это не сознательно, но такое отделение происходит. А когда монтаж уже завершен, я не люблю пересматривать картину, потому что я сразу начинаю думать: здесь можно было сделать лучше, вот тут неправильно, это бы переснять. Мне всегда чего-то не хватает. Я из тех, для кого стакан всегда наполовину пуст. И после завершения работы над фильмом я не могу смотреть его и получать удовольствие где-то еще лет пять. Пока не забуду эту боль и все упущенные возможности. Правда, впереди еще пара премьер, так что придется. (Смеется.)

— Вы в детстве, наверное, тоже мечтали стать секретным агентом?

— О, я не знаю, кем я хотел стать. Да, наверное, как все мальчики, Джеймсом Бондом. И до сих пор хочу. В этом прелесть «Джонни Инглиша» — ты почти как Бонд, с девушкой и машинами, но тебе для этого не обязательно быть хорошим спецагентом. Это фантазия. Актерская профессия тем и хороша, что дает возможность притвориться кем-то, не имея достаточной квалификации. Весьма удобно. Да, когда мне было пять, не думаю, что я хотел быть кем-то, кроме Джеймса Бонда.

— А ваш любимый Бонд?

— Думаю, что-то среднее между Шоном Коннери и Пирсом Броснаном. Мне нравится Роджер Мур, но, кажется, именно на него Джонни Инглиш похож больше всего. Знаете, эти брови. Думаю, да, Джонни как раз движется в направлении Рождера Мура. Дэниэл Крэйг хорошо смотрится. И Пирс Броснан, да, очень хорош.

— А о политической карьере вы никогда не думали?

— Нет. Я участвовал в одной кампании, связанной с принятием закона о религиозной ненависти, многие критиковали его, и мне казалось важным тоже лично высказать позицию. И хотя я буквально кончиком пальца коснулся этого мира, этого было достаточно, чтобы понять, насколько он очень неприятный и грязный. Я думал, это в шоу-бизнесе полно эгоизма, но, оказалось, политикам в этом нет равных. Так что мир политики не для меня, нет.