Интервью: Максим Матвеев о своих последних работах

«Одну сцену мы репетировали несколько дней»

Актером Максим Матвеев стал как будто случайно. На выпускном балу его заметил один из педагогов театрального факультета Саратовской консерватории и подсказал поступить именно туда. Об актерской карьере Матвеев тогда даже не задумывался, собираясь учиться на юриста. Однако на театральный факультет его приняли, и после Саратовской консерватории Матвеев оказался в Москве, в Школе-студии МХАТ. В труппу МХТ актера приняли сразу после выпуска, в 2006 году. Кинокарьера его стартовала в то же время — сначала он появился на экране как диджей в фильме Валерия Тодоровского «Тиски», потом были яркий Фред из «Стиляг» того же Тодоровского, эксцентричный Иван в «Не скажу» и банковский клерк Саша из комедии «Свадьба по обмену».

23 февраля на российские экраны выходит фильм «Август. Восьмого», где молодой актер предстал в совсем новом для себя амплуа. Его герой — командир разведотряда по имени Леха, человек слова и дела, профессиональный военный, настоящий стратег. По сюжету Леха, несмотря на обстоятельства, помогает главной героине Ксении (Светлана Иванова) искать сына в районе боевых действий. Интересно, что у Лехи есть прототип — герой России Алексей Ухватов.

Сейчас актер продолжает играть на сцене МХТ и «Табакерки», где недавно с ним в главной роли вышел спектакль по малоизвестной повести Льва Толстого «Дьявол» о страстной любви молодого барина к крестьянке. А в январе стартовали съемки сериала «Мосгаз» с участием Матвеева

— Расскажите, как вы вдруг снялись в такой необычной для себя роли жесткого военного? Что вас в этом персонаже привлекло?

— Начиная с фильма «Август. Восьмого», весь прошлый год у меня были такие роли, какие раньше мне не предлагали. Роли ведь выбираешь, потому что хочется сделать что-то новое, чего раньше не делал. Джаник с этой стороны и зашел. Первым, на что он надавил, был интерес. Он сказал, что хочет мне предложить что-то такое, чего раньше у меня не было, что мне несвойственно, и посмотреть, как я буду в этом вариться. На первой встрече он сказал, что у него есть роль: бизнесмен, друг главной героини, успешный человек, который ее бросает. Я подумал: понятно. И стал поглядывать на часы. (Смеется.) А Джаник описывал ее подробно, а потом говорит: «Но я не буду тебе ее предлагать. Для тебя у меня есть другая роль. Профессиональный военный, который хорошо выполняет свою работу». Тут мне стало интересно. Он тогда мне сказал, что есть реальный прототип, такой мужик, Герой России. Я согласился, но Джаник сказал, что будет пробовать, репетировать. Тут сыграл роль, наверное, его театральный опыт. Он очень много репетировал. Одну сцену мы с ним репетировали несколько дней. Разбирали, добивались чего-то, придумывали реплики, характерные какие-то вещи. Меня удивил и огорошил этот его подход: он очень основательно подошел и к работе над ролями, и к сценарию — ко всему процессу. Сейчас это почти никому не свойственно. Я привык так в театре заниматься, а в кино мы только у Тодоровского что-то репетировали. А обычно ты только обсуждаешь какие-то детали с режиссером и дальше репетируешь уже на площадке.

— А тут репетировали заранее, еще до съемок?

— Да, репетиции начались задолго до съемок. За полгода, наверное. Сценарий я не читал до последнего, потому что он дорабатывался, но я знал свои сцены.

— А со своим прототипом вы общались?

— Я с ним не знаком, но Джаник с ним виделся — Алексей был у него консультантом и по военным сценам, и по выбору натуры. И Джаник мне дал посмотреть эти видеоинтервью, прямо стопочку дисков. Я их посмотрел подряд. Человек на экране рассказывал такие истории, что мурашки шли по коже. Мы, конечно, не ставили перед собой задачу сыграть именно его. Это была скорее фантазия на тему. И если брать настоящего Алексея, мы у него старались взять основы его поведения в горячей точке, основы его характера. Не внешние черты какие-то — мы с ним совершенно не похожи, он такой здоровенный мужик. Мы придумали прошлую его жизнь, которая могла как-то повлиять на его характер. Например, у него странные взаимоотношения с мамой. И он такой бирюк, еж колючий, иголки выставил и так и живет. А тут женщина какая-то взялась. По сути, женщина на войне — это такой раздражающий фактор, от которого хочется поскорее избавиться, потому что он мешает. Дико мешает выполнять работу. Из-за нее можно погибнуть и так далее.

Мы придумали с Джаником, почему мой герой может взять ее с собой, какие у него к этому внутренние предпосылки. Он сам сын, у него мама постоянно на проводе висит, он мучается совестью, что он не с ней. Придумывает, что он не на войне, а на учениях. Там есть, конечно, элемент взаимоотношений мужчины и женщины, но мы старались от него отойти. Именно благодаря тому, какой характер мы придумали. Чтобы до конца не было понятно, что между ними что-то вообще возможно. Она дико его раздражает, он колко ей отвечает, делает ей одолжение, беря ее с собой. В этом смысле тоже было интересно поработать, потому что предлагают очень много материала, где есть взаимоотношения, и очень мало материала при этом о любви.

— Максим, вам какие-то черты вашего героя Алексея близки?

— Вообще не сказал бы, что мне в нем какие-то черты близки. Может быть, его отношение к своей маме. Он чувствует ответственность за нее. Он вообще очень ответственный человек. Если брать реального Леху, то у него, по-моему, почти весь отряд выжил благодаря его упорству, жесткому характеру, он спуску никому не давал и заставлял их всех так работать, как никто другой. В этой ответственности, наверное, да, он мне близок.

— Я знаю, вы прошли подготовку специальную, как у настоящих разведчиков…

— Это очень интересная история. Вроде живешь, видишь военные действия по телевизору, в фильмах, а это такая наука! До малейших нюансов. Казалось бы, это же война, ты там бегаешь, стреляешь, можно так, а можно и так. Но нет, можно только так — и никак иначе. Ты можешь двигаться в данной ситуации, в данном помещении только совершенно определенным образом — другие варианты недопустимы. И это проверено огромным опытом. Мы занимались в центре специальной подготовки МВД РФ, и у Джаника это было одним из условий: мы должны были пройти максимально полную подготовку к фильму. Преподаватели там — это военные, прошедшие самое страшное — от Афганистана до недавних событий.

Поскольку Лехина группа — это разведчики, они по-особому двигаются. И нас учили тому, как они двигаются, как взаимодействуют друг с другом в группе, на ком какая роль лежит, кто на фланг, кто в оборону бежит. По сути, математика. Война, как это ни страшно, очень систематизирована. У них есть свои принципы существования, которые не дай бог узнать никогда. Мы изучали, как передвигаться с оружием, как его быстро перезаряжать, разбирать, в каких случаях менять автомат на пистолет, вплоть до того, как лучше выглядывать из-за угла, чтобы зона поражения была меньше! Куда и как лучше оттаскивать раненого, как пользоваться индивидуальным перевязочным пакетом... Как стрелять. Джаник волновался, чтобы у нас не моргали глаза при стрельбе. Я ходил здесь, в Москве, в тир, чтобы пострелять из оружия.

— И отжиматься приходилось?

— Да, вплоть до такого. Там же есть полигон, где готовят контртеррористические отряды, там можно побегать. Ну и в интернете я скачал очень много обучающих фильмов, они идут как учебное пособие для спецподразделений. Когда ты понимаешь какие-то частности, проще находиться в этой системе. Если чего-то не знаешь — сразу рождается страх. Разведчики, например, постоянно ходят на полусогнутых ногах. При этом на них бронежилет, разгрузочный жилет, обоймы, гранаты, на голове почти десятикилограммовая каска, автомат с подствольным гранатометом — тоже очень тяжелая штука. И в этом во всем ты должен согнуться, иначе в тебя попадут. И во время съемок приходилось еще и трюковые элементы некоторые самим выполнять, прыгать на едущие машины, к примеру. Тяжеловато. Но потом входишь в ритм. Мы уже на съемках бегали по утрам, чтобы не давать мышцам возможности заболеть, держали их в тонусе.

— Съемки в «Августе» как-то изменили ваше отношение к военным?

— Я всегда считал, что война — это не какая-то героическая вещь, это страшная мясорубка, где если выжил, то это уже хорошо. Война — сама по себе страшная глупость. Для меня это, конечно, не метод решения проблем. Я уверен, что даже самые честолюбивые ребята не хотели бы попасть в настоящие военные действия. Там страшно, и страшно всем. Леха сам рассказывал, что у здоровых парней, на которых во время несения службы рассчитываешь, когда начинается настоящая стрельба, подкашиваются ноги. И они говорят: я не пойду, я боюсь. И тут ты не можешь его осудить, это действительно страшно. С уважением, конечно, относишься к людям, но они просто выполняют приказ. Войну же затевает кто-то другой.

— Что для вас как для актера было самым сложным в этой роли?

— Сложно для любого артиста, когда ты находишься на самом начале съемочного процесса, за несколько дней — даже при всех наработках и репетициях — попасть в характер. Потом ты можешь расслабиться и спокойно уже в процессе съемок находиться. Но вот попасть с самого начала очень важно. Было несколько непростых для меня сцен. Я не служил, и у меня нет буквально пережитого опыта. Есть подготовка, видеозаписи, но хочется же быть достоверным! И есть пара сцен, где, казалось бы, происходит самое простое: Леха отдает приказ. Он ставит своим ребятам задачу: из точки А в точку Б мы пойдем таким путем, здесь вот это и вот это. Джаник тоже на эту тему общался с военными, спрашивал, как сделать все правдоподобно. И ему сказали: да пусть приказ нормально отдаст. Говорят, что поверят в военного, если он хорошо отдаст приказ. И для меня это был знаковый период съемок, необходимо было пройти по этой грани. Потом ты уже расслабляешься и понимаешь, как здесь поступить, как здесь быть.

— Наверное, тут и помогли все многочисленные репетиции?

— Джаник из тех режиссеров, которые любят артистов, располагают к себе, будучи режиссером, становятся с ними вровень. Сцену он фантазирует вместе с артистами. И в силу того, что он сам как артист снимался в молодости, он к этому очень глубоко относится. Может позвонить и сказать: я нашел такие DVD, Макс, посмотри, пожалуйста. Или: я решил составить график роли. Для меня это было открытием. График роли — это очень умная и правильная вещь. Материал-то большой, длинный, сцены снимаются не по порядку. Сегодня снимаем финал, завтра середину. Нет возможности, находясь в процессе съемок, взглянуть в общем. И Джаник привез мне заготовку — склеенные листы формата А4 (показывает руками длинный свиток). И там было по сценам расписано: сцена № 1 — краткое содержание, что происходит, графа для заметок, а внизу разлинованный график. Мне нужно было составить смысловой, ритмический и эмоциональный график. Где пик, благодаря чему он происходит. Так мы нарисовали три кривых, которые часто могли не совпадать. Это очень было удобно. Особенно это помогало Свете Ивановой. У нее сложная роль в том плане, что ее героиня попадает на войну и там все построено на страхе — страхе перед окружающим, страхе за сына. И сложно чисто по-актерски составить перспективу развития. Нужно в этой сцене не дать больше эмоций, страха, чем потом, чтобы это имело логический порядок.

Джаник очень эмоционально подключается к тому, что происходит, и он с тобой играет постоянно. Ты играешь сцену с партнершей и видишь, как он стоит рядом и сам все проигрывает, шевелит губами. Он как ребенок, очень включен в процесс. И он очень правильно выстраивает процесс на площадке: все как часы работает, так, что тебя ничего не отвлекает. Дает время настроиться, если нужно. Он сам, как мне кажется, любит играть в кино, как пацаны любят играть в войнушку.

— Вы ведь успеваете не только активно сниматься в кино, но и играть в театре. Как вы находите баланс между театром и кино? И что в приоритете?

— Кино и театр для меня на равных. Существует, как мне кажется, среди артистов такое отношение, что театр — это храм, а кино — это так, поприсутствовать, и тебе деньги за это заплатят. Но нельзя к кино так относиться. Это отдельная и очень интересная актерская работа. И, глядя на таких режиссеров, как Тодоровский или Джаник, понимаешь, что это огромная работа, которая может быть проведена не менее интересно, чем в театре. Глубина погружения та же. А что касается совмещения театра и кино, то я сейчас выпускал премьеру в театре Табакова по Льву Толстому... В наше время много соблазнов для артиста: телевизионных проектов, легких денег, возможностей и там поработать, и там. Важно дать себе возможность остановиться. Пока мы выпускали спектакль, у меня не было съемок в кино вообще, то есть в течение нескольких месяцев. И надо дать себе возможность отдохнуть, что ли, от этого. Были предложения, но я говорил, что у меня выпуск, я не могу. Как показывает опыт, результат лучше, когда ты не растрачиваешь себя. Пусть даже и на хорошее кино. Завтра у меня первый за полгода съемочный день.

— Тем не менее у вас в прошлом году было много съемок в кино и телепроектах. Расскажите о «Лифте» Станислава Говорухина. Там ведь тоже необычная для вас роль?

— Тоже безумно интересный сценарий и интересная роль. Эта история основана на детективе французского автора Ноэля Калефа «Лифт на эшафот». Во Франции в конце 50-х по нему тоже сняли фильм. Станислав Сергеевич написал свой сценарий, совершенно непохожий на тот фильм, и даже поменял какие-то сюжетные ходы. Но основа осталась — это история о человеке, который совершает убийство и застревает в лифте на два дня. В этом лифте он проводит две страшнейшие ночи в своей жизни. История, если можно так сказать, очень драйвовая. Там есть его сны, кошмары, он мучается от голода. За те два дня, что он проводит в лифте, на него вешают два убийства, которых он не совершал. Но он не может признаться, где он провел это время, потому что если он расскажет, то его обвинят в другом убийстве. И человек, по сути, сходит с ума. Он сидит в следственном изоляторе и говорит, что он невиновен, но не может сказать, почему он невиновен. И как он начинает запутываться, такое «Преступление и наказание» получается. Этот сюжет отлично лег на наше время, там современные офисные декорации, но в то же время это получился, как мне кажется, такой черно-белый нуар. Мне безумно понравилось там существовать, работать. Такого материала у меня еще не было. Философский детектив. Кстати, по опыту работы с Джаником я себе там тоже составил график роли.

— Я знаю, что вы, помимо актерской работы, еще заняты и в благотворительном проекте. Расскажите, как вы стали заниматься больничной клоунадой?

— Да, как-то раз перед Новым годом наш мастер Игорь Золотовицкий попросил нас, студентов, придумать елку для детей в больнице. Мы все придумали, провели, опыт «дедоморозения»-то у многих был. И после нашего выступления администрация подошла к нам и попросила прийти как-нибудь в будний день. Праздник праздником, а вот важно было просто пройтись по палатам и пообщаться с ребятами. Мы нацепили какие-то банальные костюмы клоунов и пришли. Сходили раз, сходили два. Это было лет пять назад, и как раз на сайте больницы мы увидели, что Костя Седов создает школу докторов-клоунов. Кстати, в мире этому направлению уже много лет. Недавно наши ребята ездили на съезд докторов-клоунов в Израиль, так вот в Израиле в государственном университете есть отдельный факультет, где обучают этой профессии. А у нас все это только начинается. И вот тогда, пять лет назад, мы заполнили анкеты и пришли в эту школу. Мы были первым набором. В работе доктора-клоуна, как оказалось, множество нюансов — с детьми, находящимися в такой сложной ситуации, нужно уметь работать. Аспектов множество — от гигиены до того, как правильно отвечать на вопросы детей, работы с психологом.

Сейчас «Доктор Клоун» зарегистрирована как некоммерческая благотворительная организация, я являюсь одним из учредителей. У нас уже около 50 человек, и это далеко не всегда профессиональные артисты. Есть ребята, которые учатся на медицинском, есть даже кандидат социологических наук — очень хороший клоун. Но можно сказать, что профессиональные артисты нам нужны. Так как мы работаем на добровольной основе, то поток живой — кто-то уходит, кто-то приходит. Костяк оставшихся есть, но, если у кого-то из артистов есть желание к нам присоединиться, будем рады, потому что та профессиональная школа, которая есть у артистов, неоценимо важна в этом деле. Мы проводим обучение фокусам, пантомиме и так далее. А режиссеры Щукинского училища помогли нам сделать благотворительный спектакль.

— А как клоун вы продолжаете приходить к детям?

— Я сейчас, к сожалению, практически не хожу в больницу как клоун. Я убежден, что дети должны знать своего клоуна. Поскольку у меня плотный театральный и съемочный график, не получается регулярно этим заниматься. Вчера я был в больнице, но как наблюдатель — новые ребята-клоуны требуют, чтобы за их работой кто-то посмотрел, дал советы и рекомендации. И вчера я как раз смотрел пару девчонок, как они работают. Но костюм у меня висит. И специально для клоунады я стал заниматься фокусами, ходил на курсы Союза цирковых деятелей. Так что теперь я новых ребят стараюсь обучать фокусам, даю несколько мастер-классов.

— Вы и фокусник, и разведчик.

— Актерская работа, она такая — всего по чуть-чуть.

Интервью - Кинопоиск